- Ты никогда не примерял на себя роль душепродавца?
Канна в последний раз затянулась, щелчком отправила окурок в мокрую траву и уставилась на сидящего перед ней Тревора. Тот поспешно перевел взгляд на прилавок – не столько из любопытства, сколько из нежелания смотреть собеседнице в глаза.
Перед его глазами был обычный деревянный, не слишком крепко сбитый прилавок, уставленный металлическими сосудами, сильно напоминавшими урны для праха кремированных тел. Его увенчала покосившаяся табличка, гордо гласившая «Души», а ниже пояснялось: «Бессмертные души всех форм и содержаний. За дополнительную плату выполним любые заказы: разыщем и доставим на дом души ваших погибших друзей и родственников. Будьте осторожны, внимательно изучите инструкцию перед применением. С вопросами и пожеланиями обращайтесь к ответственному консультанту Сатангу Л.А.». Самого консультанта скрывала тень обрамлявших лавку вековых деревьев, но у мальчика не возникало никакого желания изучать его подробнее.
Канна усмехнулась.
- Рай распродан, дружище, - сказала она. – Ушел с молотка, так сказать.
В ее кармане взбрыкнул мобильник, девушка вынула его и взглянула на дисплей.
- О чем я и говорила. «Канна, меня приняли без экзаменов!!!», - иронично зачитала смску, пряча аппарат в складках одежды. – Теперь и у Краи будет свой околоток. Так тихой сапой и растаскивают наш тихий омут…
Она снова горько усмехнулась. Эта странная девушка перемежала свою речь кашляющими вздохами-усмешками, а под ее взглядом хотелось сорваться с места, убежать и спрятаться – глаза Канны представляли собой мерцающие молочные белки, обрамленные человеческими веками и пушистыми ресницами. Тревор не понимал и совсем не был уверен в том, что хотел понять, как же она видит; ее кричаще-нестандартный вид отталкивал, но мальчик не находил сил просто попрощаться и уйти. Ему почему-то казалось, что после такой выходки смысл его восходящей жизни будет утерян.
Но Канна, казалось, ничего не замечала – ничего, включая сам факт присутствия Тревора.
- Вот так-то… - задумчиво продолжала она, глядя куда-то вдаль и ни к кому конкретно не обращаясь; мальчик в исступлении благодарил про себя небеса за то, что она перестала на него пялиться.
- И зачем мы теперь? Чем мы стали? = она презрительно приподняла рукой смятое крыло, лежавшее за спиной. – Мы стали ма-те-ри-аль-ны-ми. Материальными. Вот в чем мерзость ситуации. Нас теоретически можно видеть, трогать – хотела бы я посмотреть на того, кто осмелится дотронуться до меня, - и, наверно, даже убить. Не знаю, я не пробовала… - равнодушно закончила она, провожая взглядом пролетавшую мимо чайку.
Канна выудила из платья (Тревор озаглавил это так, поскольку подобрать более точное определение для полуоблегающего-полусвободного скользко-серебристого куска материи, надетого на девушку, казалось невозможным) очередную сигарету и прикурила ее совершенно человеческим, привычным жестом заядлого курильщика, разве что без применения зажигалки.
- Мм… Канн… - мальчик решился-таки раскрыть рот, из которого вылетело невнятное мычание. Заставив себя не зажмуриться под ее вопросительным взглядом, он робко попросил: - Покажи, как ты летаешь.
Она снова усмехнулась, теперь намного теплее обычного, и протянула ему едва пригубленную сигарету, которая на ощупь оказалась на удивление твердой и холодной.
- Сосновая смола, - пояснила девушка, поднимаясь. – Ничего особенного, но пробовать не советую: редкостное дерьмо.
Ветер расправил ее одеяние, придав ему более-менее осмысленные черты платья-плаща. Канна оглянулась, бросила через плечо:
- Смотри.
Расправила крылья и зачерпнула ими переменный ветер. Тревор зачарованно наблюдал, как она штопором взвилась ввысь, распластала крылья по ветру; у него перехватило дыхание, когда она сложила их в пике. Ее крылья мало напоминали те клочья перьев, которые его одноклассницы нацепляли на спину для похода на рождественский праздник; удлиленные и разделенные на секторы, но постоянно меняющие очертания сгустки плазмы, белоснежные, но не слепящие глаза отраженным солнечным светом.
Она, казалось, снова забыла о существовании мальчика, устремилась куда-то вверх и вперед, отдавшись воздушному потоку; он и не думал обижаться, наоборот – чувствовал какое-то облегчение.
«Все же хорошо, что она здесь», - решил Тревор. Бросил очередной испуганный взгляд на прилавок, торопливо поднялся и засеменил прочь.